Самым тягостным днем недели было воскресенье — ведь в воскресных выпусках печатаются объявления о найме. Изучать колонки с объявлениями и писать письма — это было невыносимо. Почему-то я с самого начала знала, что — безнадежно. Но понимала, что должна через это пройти, что этого не избежать,— мало ли что в жизни приходится делать. Я возненавидела воскресенья. Но куда денешься? Изучала подходящие разделы, писала письма, а потом опять и опять ходила на собеседования, в агентства по найму. Я дошла бог знает до чего. Скажем, приеду к сестре на уик-энд, а среди гостей — сотрудник ИТТ или «Юнион карбайд»: упрашиваю зятя всучить ему мое резюме. Или названиваю в Калифорнию, где с издательским делом обстоит еще хуже.
Но вот что странно: все считали, что я произвожу впечатление — и, по-видимому, так оно и есть — человека в высшей степени компетентного. Всякий раз, когда мне предстояло собеседование, неожиданно для себя самой я внутренне собиралась. И оказывалась на высоте, хотя на душе у меня творилось невесть что. Но я шла, отвечала на вопросы, и со стороны все выглядело прекрасно. Конечно, многие знали, что со мной творится. Я этого и не скрывала. Нередко звонила знакомым и откровенно признавалась, как мне худо. (Смеется.) Но крылышки не опускала. По воскресеньям изучала объявления и не позднее понедельника рассылала резюме. Мои резюме — в своем роде образец искусства. Иногда писала и сопроводительные письма. Еще отвечала на письма. Встречалась с литературными агентами. Нередко друзья приглашали меня на ленч. Старались подкормить. Я прибавила два кило с лишним, хотя мне это было совсем ни к чему. Но после ленча мы расходились: они возвращались к себе на работу, а я — я мечтала идти на работу, а вместо этого плелась домой. Я была убита, просто убита. Я уже говорила, будь у меня хоть толика здравого смысла, я бы садилась дома за письменный стол. Но я не то что писать — читать была не в силах.
Знаете, чем я занималась? Ревела, часами. Боже мой, сколько слез я пролила! На свете нет ничего утомительнее, и голова вдобавок раскалывается.
Нет. К этому нельзя привыкнуть. Я до сих пор еще не могу прийти в себя, хотя уже нашла работу. Даже когда устроилась консультантом и немного зарабатывала, все равно не могла прийти в себя. Мне говорили: «Ты ведь можешь работать внештатно, пока не подыщешь место». Но я не хотела работать внештатно. По-моему, дело в том, что детство мое пришлось на конец тридцатых — начало сороковых, когда еще давали знать себя последствия «великой депрессии». Тот, у кого пострадала семья, кто помнит то время, пусть даже он был ребенком, к работе будет относиться с трепетом. Работа навсегда будет окружена для него магическим ореолом. Во многих отношениях станет смыслом жизни. А это… Я вот слушаю себя и понимаю: так недалеко и до помешательства. Для одних работа — развлечение, для других это значит быть на людях. А иные на ней помешаны.
Комментарии закрыты.