Он ливанец, член арабской общины, приютившейся на южной окраине Детройта. Улица, где стоит его дом, утопает в зелени. Хотя уже далеко за полдень, он только что встал с постели. Встречает меня без рубашки. Смуглый, красивый, буйная копна смоляных волос. Пока мы разговариваем, в комнату по очереди заходят и знакомятся со мной его домочадцы. Его мать подает крепкий, сладкий кофе; у нее на обеих руках с тыльной стороны — крошечная татуировка. Меня уговаривают остаться к обеду и усиленно потчуют zucchini — кабачками, начиненными мясным фаршем и сосновыми орешками.
По-английски он говорит с сильным акцентом. В его голосе прорывается отчаяние. За семь тысяч миль отсюда, в его родной стране, бушует гражданская война. В полумиле отсюда высится гигантский завод «Ривер-Руж плант», принадлежащий компании Форда,— Мекка, доступ в которую ему закрыт.
Я родился в Ливане. Приехал сюда шесть с половиной лет назад. Тогда мне было пятнадцать. Сейчас — двадцать один. Пытаюсь найти работу. За эти шесть лет работал лишь один год. В пиццерии у Франка. Когда я сюда ехал, мне многому пришлось учиться. Я не умел водить машину. Поэтому стал учиться вождению. У Франка я водил машину и грузовик. Сперва плутал. Прошел месяц, два месяца, и я уже знал все улицы. Я занимался доставкой. А потом мне дали другую работу. Я им стал больше не нужен. Понимаете, от тебя хотят избавиться. Как они это делают? Они не говорят: «Ты уволен. Ты нам не нужен». Они говорят: «Мы переводим тебя в помещение». И я перешел на работу в помещении. Работал неделю. Получил чек, а там — в два раза меньше, чем я зарабатывал на грузовике. Я понял, что больше им не нужен. А какая причина, не знаю. Не нужен, и все. Тогда я сказал: «Нет, я больше не буду у вас работать. Я ухожу». Так и остался без работы.
Нас в этом доме живет пятнадцать человек. Восемь еще несовершеннолетние. А работает только один отец. Он работает у Крайслера. А я… я пытаюсь найти работу, чтобы приносить ему деньги. Хожу, расспрашиваю всех подряд, кого знаю и кого не знаю. Каждый раз, когда спрашиваю, есть ли работа, мне отвечают, что у них заводе люди не нужны. Или говорят, что нужны вон на том заводе. Иду туда, а там говорят: «Нет. Здесь увольняют. А как тебя зовут?» — «Махмуд». И все. Услышат, что меня зовут Махмуд, и говорят: «Нет, мы помочь тебе не можем».
Не знаю. Может быть. Еще у меня нет опыта. И я плохо говорю по-английски. Говорю, но только плохо. И я никогда не работал на заводе, вообще не работал в помещении.
Видите барабан? Я на нем играю. Это я тут научился. Приехал сюда, а заняться нечем. Дома, на родине, я играл на тамбурине. Потом приехал сюда. «Ладно,— думаю,— у меня есть барабан, сколько-нибудь заработаю». И начал. Кое-что зарабатываю. Играю на свадьбах, юбилеях, днях рождения, всюду, куда позовут. Иногда мне платят неплохо. В ночных клубах меньше. Вот почему я пока не иду работать. Это лучше, чем бензоколонка или магазин. На бензоколонке я буду получать семьдесят пять долларов в неделю. Если устроюсь на завод, барабан свой заброшу. Это если я найду работу получше. Но сейчас это лучше, чем бензоколонка. Я еще не нашел работу, где будут больше платить.
Комментарии закрыты.