Для некоторых самое тяжкое — поиски работы, особенно если они затягиваются на месяцы. Людей охватывает горечь и разочарование, постоянные отказы подрывают веру в себя даже у самых стойких. В этой главе рассказывается о том, что мешает устроиться на работу: препятствием может стать и повышенное давление, и университетский диплом, и семья, и военная служба во Вьетнаме. Тут и за соломинку схватишься, лишь бы получить работу.
Ему двадцать три. Коренастый молодой человек с короткой стрижкой. На руке ниже локтя татуировка — якорь. Он живет вместе со своим другом в новом доме в приморском районе Сан-Франциско. Квартира уютная, современно обставленная, на одной из стен — броские плакаты, из окон открывается вид на порт. «Я хочу остатися в Сан-Франциско, это более или менее спокойный город. Не в пример Детройту, где я родился и вырос. Люди здесь помягче. И куда приветливее».
Когда мне исполнилось девятнадцать лет, я пошел во флот. Дома все складывалось так, что для меня это был наилучший выход. Тогда как раз набирали в инженерностроительные части ВМС. После того как я три месяца пробыл в учебном лагере, меня направили в инженерностроительный батальон. Во Вьетнам попал к концу войны, в семьдесят четвертом — семьдесят пятом. Мы пробыли там полгода, строили город для тех, кто бежал на Юг. Дальше какое-то время служил на Филиппинах. А потом меня отправили в наркоцентр — флотский наркологический центр: накрыли, когда я забалдел, и отправили назад.
Я считаю, зря они меня назад отправили, ей-богу, зря. Да, во Вьетнаме я и героин нюхал, и марихуану курил, но ведь это было в порядке вещей. В наших частях служило две или три тысячи человек, а в примерных ходило лишь двести. Нет, серьезно. (Смеется.) А все почему? Боишься, что пристрелят. Боишься умереть. Потому что знаешь, в любой момент могут прихлопнуть. Снаряды кругом так и рвутся. Слышно, как идут бои. Они обстреливали аэродром, который мы строили. Мы потому и приохотились к наркотикам, что очутились в самом пекле. Кое-кто скажет: это, мол, не оправдение,— но побывал бы он на нашем месте! То и дело оглядываешься, гадаешь, попадут в тебя или нет. Недолго было и спятить. (Смеется.) Так это давило на психику.
В глазах начальства я был наркоманом, только я-то себя таким не считал. Наркоман — он накачивается каждый день, верно? Ну а мы нюхали героин примерно через день. Но втягивались, конечно. Останься я там еще на месяц — точно заделался бы наркоманом. Как бы то ни было, подержали они меня в наркоцентре и выпустили. Выдали при увольнении отличную аттестацию со всякими привилегиями.
И вот вернулся я из армии. Думал, с моей-то квалификацией устроиться легче легкого. Я разбираюсь в электротехнике, мне и поваром приходилось работать. Понаторел и в водных перевозках — недаром служил во флоте. Так что когда я сюда приехал, сразу же стал искать работу. Меня главным образом интересовали объявления о найме по части электротехники и водных перевозок.
Ну так вот, я был на собеседовании чуть ли не в тридцати пяти местах. Я не преувеличиваю, в тридцати пяти. Работа везде квалифицированная. И в большинстве случаев отвечала моей подготовке. Но устроиться я так и не устроился. Видно, потому, что служил во Вьетнаме. У меня такое впечатление, что никто не хочет брать военных, ни за какие коврижки. Особенно когда выясняется, что ты служил за океаном. Они спрашивают: «А где именно вы служили?» Отвечаешь: «На Филиппинах, ну и во Вьетнаме». Стоит им услышать про Вьетнам — все. Думают, наверное: «Ага, он только что оттуда». А что они могут вычитать в газетах о тех, кто был во Вьетнаме? Что они наркоманы или помешанные. Вот от тебя и шарахаются, будто от чумы.
Ведь что получается? Когда заполняешь заявление, там обычно первым пунктом стоит: прохождение военной службы. Ты пишешь: ВМС США, демобилизован тогда-то. Далее там стоит: участник войны во Вьетнаме или… Приходится писать: «Во Вьетнаме»; если не напишешь, они станут проверять и увидят, что ты лжешь, а если лжешь, тебя не возьмут на работу. Но стоит им прочесть, что ты был во Вьетнаме,’— и подавно не возьмут: на тебя, дескать, нельзя положиться. Я так понимаю. Они посмотрят на тебя и скажут: «Значит, вы там были», а ты им в ответ: «Ну да». И все. Такое у меня почти всегда остается ощущение, потому что обычно они говорят: «Хорошо, через два-три дня мы дадим вам знать». И ничего за этим не следует. Вряд ли это из-за наркоцентра. Они могут проверить, служил ли я в армии, а уж чем я там занимался — на то существует закон о неразглашении военной тайны. От них ведь что требуется? Дать человеку шанс. Если он запорет работу — скатертью дорога. А если докажет, что работать умеет, пусть остается. Только они такого шанса не дают. Не дают, и все. Просто мрак.
Господи, да я весь город обошел. На пирсы ходил, на окраины, в центр. А работы нет как нет. Найти-то, впрочем, можно, но только ведь хочется, чтобы работа была в радость. Наверняка можно и поваром устроиться, и на бензоколонку. Но я как-то не представляю себя на такой работе. Разве что совсем отчаешься. Я люблю работать руками. Возиться с проводкой, например. Но кому нужен электротехник, который только что вернулся с флота? Я говорю: «Дайте мне попробовать. Дайте показать, на что я способен».— «Не можем».— «Почему?» — «Это против наших правил».— «Понятно».— «Мы дадим вам знать. Позвоним».— «Я и сам могу позвонить, телефон у меня под боком».— «Нет, мы сами вас найдем».— «Ладно, до скорого».
Ну хорошо. На худой конец у меня есть документы, подтверждающие, что я моряк. Могу пойти в торговый флот. Работать на двухтонном кране. И вот я узнаю, что на пирсе висит объявление: «Набираем в торговый флот». Пошел проверить. Нужны крановщики, а еще судовая команда для дальнего плавания. Прихожу туда и показываю этому парню удостоверение крановщика;
Государственный документ, все честь по чести. Спрашиваю, принимают ли они на работу. Этот тип говорит: «О’кей, вот вам заявление, заполняйте». Заполняю. Военная служба — на обороте, уже хорошо. Заполняю одну сторону, потом другую. Он пробегает глазами начало, переворачивает листок и -г- натыкается на военную службу. Чуть ли не пять минут изучает. Снова переворачивает и говорит: «Значит, ваша специальность — двухтонный кран, такие-то и такие-то электросистемы… А где именно вы служили во флоте?» — «На Филиппинах служил, а еще во Вьетнаме».— «А с наркотиками как,— спрашивает,— не было ли у вас неприятностей?» Я ему отвечаю: «Я пришел сюда устраиваться на работу, а не обсуждать мое прошлое». Тут он разозлился. «Если я вас беру,— говорит,— значит, имею право знать о вас все».— «Постойте,— говорю,— вы хотите, чтобы я рассказал вам о своей службе во флоте?» — «Да»,— говорит. «Но я же вам рассказал».— «Да нет,— говорит,— я не о том. Вы были во Вьетнаме?» — «Да,— отвечаю,— был. Строил там город».— «Вы употребляли какие-нибудь наркотики?» А я ему: «Что вы имеете в виду?» — «То самое. Вы употребляли какие-нибудь наркотики?» Я ответил, что нет, не употреблял. После этого он перевел разговор на фрахты, пояснил, в чем будет заключаться моя работа. Это было в апреле. Мне сказали, если я понадоблюсь, меня разьіщут. До сих пор разыскивают.
Таких случаев’ было множество. Например, с одной строительной компанией в центре города, которая монтирует в зданиях электропроводку. Они меняли проводку в северной части какого-то здания. Дали объявление: требуются электрики. По правде говоря, они все еще дают объявления в газетах. Я поехал и подал заявление. Показал им аттестацию, выданную в армии, и остальные бумаги. Хорошо, говорят. А мастер возьми и спроси: «Раз вы были за океаном, может, вы злоупотребляли наркотиками?» Тут я запнулся, понимаёте? Вот тебе и на, думаю. «Нет»,— говорю. А он спрашивает: «Вы уверены?» «Уверен»,— отвечаю. Тогда он говорит: «Мы должны это проверить. Если вы нас обманули, мы вас не возьмем». Я еще раз повторил, что уверен. Не знаю, проверял ли он или нет. Голову даю на отсечение, ничего он не выяснил, на „то есть закон о неразглашении. Но они действительно берут и спрашивают тебя, не имел ли ты дела с наркотиками. Даже на самой распоследней бензоколонке.
Комментарии закрыты.