Да, но из кожи вон не лез. В бюро мне дают разные адреса, а там или требуются люди со стажем, или уже лежит сотня заявлений на одно место. Вот, скажем, недели две назад направили меня на плантацию. А какой из меня там работник? Я сроду не был в поле. А если начну вкручивать, что знаю, мол, сельское хозяйство как свои пять пальцев, кончится тем, что меня уволят. Потому как не знаю я его. Только дураком себя выставлю. Сегодня я подал заявление на нефтяные работы, тут у меня какой-никакой опыт есть, но мне сказали: «Перезвоните». Обычно не стоит и трудиться оставлять заявление, его и читать-то никто не станет. Если его не выкинут — считай, повезло. Это если повезет. Недавно у нас открылся новый бакалейный магазин. Мы с Летти собрались было подать заявление. Так в первый же день, когда принимали заявления, в магазин набилось семьсот человек. Одним-двумя больше, только и всего. Представляете, сколько народу в Натчезе и окрестных городишках сидит без работы? И все валом валят в Натчез, в здешних краях он вроде центра.
Я обошел все заводы, «Армстронг», «Уилко», «Интернэшнл пейпер» — где я только не был. ИП — единственное место, где я выдержал тест, но они меня не взяли — из-за армии. Я выдержал все ихние тесты, но тут они стали расспрашивать об армии, об увольнении, и все, конец. Когда поступаешь на завод или фабрику, для них это — нож острый. Теперь-то я помалкиваю. Если спрашивают, служил ли в армии, нет, говорю, какая, мол, армия? Потому что знаю: стоит ответить «да», они докопаются. История с увольнением навредила мне так, что дальше некуда, так что я теперь помалкиваю.
Почти все время сижу дома. Будь что будет, думаю. Живу сегодняшним днем. Да, у меня нет работы, но я не паникую. Я знаю, мы нуждаемся. И жена моя знает, да, мы нуждаемся. И тот, который наверху, он тоже знает, что мы нуждаемся. Если он захочет это изменить, он скажет: «Подкину-ка я этому человеку деньжат или работу. Позвать его». Я все еще надеюсь, что с работой образуется. Ведь большинство мест, где я работал,— я их, в общем- то, и не искал. Их находило бюро по безработице, и я надеюсь, мне снова повезет. А еще я читаю объявления в газетах.
С финансами у нас, прямо скажем, неважнецки. (Смеется.) Бывает, заведется в доме пятицентовик, так я откладываю его на завтра. А на вечер, приятель, от- ложить-то и нечего. (Смеется.) Многие спрашивают, как мы обходимся без пособия. Ну, нас не так уж и одолевают счета. За газ, свет, телефон и аренду набегает в месяц немало, конечно, но такую сумму я, как правило, все-таки выколачиваю. Иногда просрочим неделю-другую. Но у нас ничего не вывезли: вывозить-то нечего. Все здесь обшарпанное, конечно, зато свое. Машина — своя, мебель — тоже. У нас лишь одна забота — платить за свет, телефон и аренду.
Правда, мы экономим. Что да, то да. Даже удивительно, сколько можно сэкономить, когда экономить-то не на чем. (Смеется.) Это смахивает на телерекламу, когда человек говорит: «Вы едите три раза в день. Почему бы вам не отказаться от ужина — в пользу голодающих?» Мы экономим, да только голодающим от этого никакой пользы. Нам приходится себя урезать во всем. Даже больше, чем урезать. Мы не на мели — мы на дне. Поначалу у нас еще были кое-какие сбережения и запас продуктов, а теперь мы едва перебиваемся. Нужно достать денег и купить еды на сегодня. Пораскинуть мозгами, где раздобыть денег, чтоб еда была и завтра. Мы перестали ходить в кино. И телевизор смотрим лишь изредка. Раньше в жару включали кондиционер, теперь обходимся веером. Вечером зажигаем всего одну лампочку, темень. Конечно, это не бог весть какой выход, но все-таки. А если на завтра не хватает еды, мы съедаем не все, чуть-чуть оставляем. Растягиваем, что называется, удовольствие.
Уж не знаю как, но концы с концами сводим. Я подрабатываю по малости. Чиню то да се. Моей матери, матери Летти и другим. Получаю за это доллар-два. Иной раз пбдзаймешь. В общем, справляемся.
Настроение у вас на удивление приподнятое.
А чего унывать? Изменить нашу жизнь я все равно не в силах. Надеюсь, что подвернется работа, вот и все. Мы с Летти понимаем, как обстоят дела. А если я начну психовать, что это даст? Ровным счетом ничего. Никто не прибежит и не предложит тебе работу только потому, что ты злишься. К тебе и отношение будет другое, если войдешь с улыбкой, а не набычившись: мне, мол, нужна работа. Я всегда вхожу с улыбкой, надеюсь получить место. Если тебя встречают улыбкой, почему не ответить тем же, даже если и муторно на душе? Почему не улыбнуться? А вдруг в этот день повезет? Я уже сказал, что понимаю, как обстоят дела. И Летти понимает. Я знаю, что сам виноват. Всякий раз, когда я теряю или бросаю работу, я знаю, сам виноват. А за все мои ошибки расплачивается семья. На что понапрасну себя растравлять? Конечно, это нас угнетает, порой мы злимся ^и ссоримся из-за такой вот жизни. А потом успокоишься, и все налаживается. Дети пока сыты. Замарашками не ходят. Покамест они сыты. Мы еще не дошли до такого, чтобы я поел, а они остались голодными, или наоборот: они поедят, а я — нет. Так что пока я не унываю.
Комментарии закрыты.