Рисунок этой сцены волнует потому, что показывает логический переход от черт, проявляющихся в невинном пока еще недоброжелательстве, к весьма конкретным действиям. Волнует он и с точки зрения универсальности явления: от стихийной недоброжелательности при виде тех или иных деталей странной одежды или отдельных жестов, манеры поведения путь ведет к приговору, который отказывает в праве таким людям называться людьми. Можно не останавливаться на том, как часто это встречается. Не так давно, когда речь шла именно о таком случае, мне довелось читать слово «человек», взятое в кавычки. Дальше, в этом плане, идти уж некуда…
Столь же враждебные взгляды высказывает о «новой моде» большинство опрошенных представителей американского общества в фильме «Вудсток». Некоторые из них даже требуют принятия радикальных мер. Однако на экране им противостоят уже не отдельные личности, а сотни тысяч молодых людей. Эта толпа, заполнившая огромный луг, отражает все оттенки молодежного бунта. Быть может, определять происходящее этим словом еще немножко рано, поскольку наиболее ярким моментом, отличающим эту массу от внешнего мира, является своеобразие нравов. И все же их объединяет нечто большее, чем только страсть к поп- музыке, чем общие идолы и моды. Нечто большее, чем возможность разрядки от осуждающих взглядов, толкает их к тому, чтобы проводить дни и ночи под открытым небом, в столь примитивных условиях. Фестиваль «Три дня спокойствия, музыки и любви», на который мы смотрели глазами постановщиков «Вудстока», выглядит значительной манифестацией явления, порожденного нынешней цивилизацией,— явления качественно нового, во многом прямо противоположного привычному образу жизни. Молодые бунтари не руководствуются законами производства и потребления, отвергают иерархию вещественных запросов. Содержание звучащих на эстраде зонгов-протестов служит выразительным дополнением к общей картине. Режиссер фильма старается не давать оценок изображаемому, пытается сохранить известную дистанцию по отношению к нему, подчеркивая только количественную значимость феномена, его крупный уже в настоящее время масштаб и, может быть, даже его историческую неизбежность.
Если фильмы, о которых мы говорили, показывали разное отношение к миру, противопоставляли «взбунтовавшихся» «нормальным», а вытекавшие отсюда выводы были прежде всего критикой общепринятых ныне моделей жизни, то люксембургский фильм «Еще» (режиссер Барбет Шредер) отклоняется от этой линии, он представляет тех, кто уже сделал выбор без обращений к обществу, существующему где-то вне героев. Здесь имеются лишь проблемы именно оторванных от общества единиц. Принципиальный выбор героев (жизнь в стороне от общества) нигде не оспаривается, как если бы вообще не существовало такой возможности. Здесь мир окрашен в цвета, видимые только с такой перспективы. Отсюда же проистекают и все радости, опасности, сложности. Например, главная в фильме проблема — наркомания— рассматривается исключительно как опасность для личности самих героев, как угроза их психическому и физическому существованию, и никогда как проблема общественная (более того, проводится различие между видами наркотиков: лишь некоторые из них — героин — ведут к гибели, к ЛСД — отношение иное). Как видим, авторы фильма не видят в увлечении наркотиками следствия определенной идеологической ситуации, а потому и серьезной опасности. Однако ясно, сколь эта опасность действительно серьезна. И потому, что крайний индивидуализм, часто носящий своеобразный оттенок гедонизма, отвергает многие противодействующие пороку мотивы. И потому, что наркотики создают иллюзию отрешенности от мира, от всего, что вне болезненного сознания, вне субъекта.
При размышлении над подобными фильмами и над всей совокупностью представленных в них явлений прежде всего возникает вопрос о самой возможности и границах отказа принимать участие в нынешнем течении истории. Этот вопрос ставят перед собой режиссеры фильмов «Карл, живой или мертвый», «Беспечный ездок». Отсюда — господствующая в этих фильмах атмосфера тревоги, возникновение проблем либо морального, либо экономического характера. Безмерно далеки от всех этих проблем создатели фильма «Еще».
Думается, что постулат разрыва с существующим обществом, невмешательство в общественную жизнь во всех ее проявлениях является выражением полного отсутствия чувства ответственности за современные нам события истории. Однако повышенное чувство ответственности за существующий образ жизни в собственной стране и на всем земном шаре, а следовательно, и за все зло современной истории, за миллионы жертв войн и голода может породить желание активного участия в борьбе, хотя бы и на самом малом ее отрезке, хотя бы и с трагическим сознанием бесполезности собственного усилия. Например, в фильме «Сделано в Швеции», представляющем политическое направление в движении «кино бунта», кадры умирающих от голода африканских детей постоянно определяют позиции молодого журналиста, не исчезают из его поля зрения, хотя действие фильма происходит в столь далеко отстоящей от Африки Швеции. Однако это не единственное следствие подобного мироощущения. Может быть и другое: при горькой уверенности, что пути воздействия отдельного человека на историю если и не эффективны, то по крайней мере могут быть пресечены, что политика дает лишь этически ложные альтернативы действия, приходит решение о разрыве каких бы то ни было связей с обществом, отказ принимать какое бы то ни было участие в морально отвергаемом порядке. С этой точки зрения уход в сторону может быть не столько актом радостного прозрения, сколько осуждения (насколько же это более последовательный шаг, чем чистое краснобайство!). «Если я не могу тотально изменить этот порядок, то я, по крайней мере, уйду, ни к чему не притрагиваясь в нем». Так звучит это решение.
Но можно ли вообще уйти, продолжая жить? Можно ли согласиться с таким решением? Не слишком ли это ранний отказ от борьбы и не продиктован ли он, несмотря на все, заботой о комфорте, моральном спокойствии, а следовательно, не будет ли это молчание попросту согласием? Оставим этот вопрос открытым. Задача этой статьи — прежде всего реконструкция рассматриваемой позиции вместе с предпосылками, на которые она опирается. Реконструкция, которая может послужить началом серьезной полемики.
С точки зрения общественной ответственности можно сурово осудить также и отказ от участия в производстве материальных благ. Ибо это — не только личное решение. Как-никак нехватка их все еще представляет собой для человечества большую проблему. Не случайно, однако, такие фильмы возникли в высокоразвитых странах—в Швейцарии, в Соединенных Штатах. Это означает не только то, что авторы их, по-видимому, не испытывали недостатка в необходимых для жизни продуктах. Ведь проблему представляет не только производство, но и правильное использование уже созданных средств, которых достаточно для зажиточного существования всего человечества. Труд, если отбросить выгоды единиц, становится с этой точки зрения бессмысленно расточительным или прямо используемым против человека.
Понятия общественной полезности» не являются связывающими для человека, который оставляет за собой право решать собственную судьбу независимо от общества или даже вопреки его нормам. При этом он должен стремиться к тому, чтобы выравнять счет: если в графе «дал» стоит ноль, то и в графе «взял» не должно быть ничего другого. Последовательная изоляция — это не только изоляция от обязанностей, но и от выгод. Герои рассматриваемых фильмов эту цену платят.
Точно первородный грех тяготеет над героями «Беспечного ездока» темная торговая сделка в первой сцене — грязное, но неизбежное условие их «великого путешествия». Можно ли зачеркнуть это прошлое?
Группа молодежи, которую встречают по дороге «беспечные», осела в некоей местности и, занявшись земледелием, старается быть экономически независимой: питается тем, что выращивает, сокращает все свои остальные потребности. Однако не все потребности можно свести к нулю, поэтому и контакт их с миром остается более живым, чем им хотелось бы. Возникает столкновение с абсолютной, безотносительной «чистотой». Значит, исходить из нее нельзя.
Трагизм таких фильмов, как «Беспечный ездок», проистекает из иной дилеммы, дилеммы превосходства, которому нельзя противопоставить подчинение силой. Этот трагизм и в понимании того, что исход столкновения предрешен заранее, так как лишь одна из сторон проповедует принцип терпимости.
В «Желтой подводной лодке» посланная темными силами «могучая перчатка» побеждается проповедуемым геро^- ем лозунгом любви. Но… так бывает только в сказках. Между прочим, во время одной крупной демонстрации молодежи перед зданием Пентагона против войны во Вьетнаме на транспарантах были нарисованы подводные лодки.
Все это, разумеется, отрывочные наблюдения. Но приведенные здесь примеры должны, как нам кажется, показать, что к ним стоит присмотреться без предвзятости и недоброжелательства, а с необходимой степенью интереса, с позиции, которая учитывает конкретные исторические предпосылки. Те, кого возмущает первая часть лозунга: «Занимайтесь любовью — не войнами!» — не должны забывать о его второй части.
Комментарии закрыты.