Когда объявили забастовку, я была одновременно и рада, и не рада. Время и деньги, потерянные во время забастовки, не возместишь. И я не уверена, что забастовки помогают. Но когда имеешь дело с такой неустойчивой компанией, как «Элтон», выбирать не приходится. Поэтому я была «за», хотя бастовать мне и не по душе. С другой стороны, не ходить на работу — это же замечательно! Всегда чистенькая, можешь делать маникюр и волосы укладывать почаще. А вот с деньгами было трудно: пособие, которое выплачивал стачечный комитет, и в сравнение не шло с моим жалованьем. Но я была довольна, что могу побыть дома. Я не из тех, кто так уж рвется на работу. Я ведь потому работаю, что это необходимо. С тремя детьми на одну зарплату не протянешь. Я считаю, если бы мы жили не на ферме, а в маленьком домике, как-нибудь да извернулись бы. Но когда поднимаешь ферму, расходы огромные: на корчевку леса, закупку оборудования, скота. Ради фермы и приходится работать.
Когда началась забастовка, я стала больше успевать на ферме. Несколько месяцев мы расчищали под пашню небольшой участок леса. Я стала бывать на фермерских сходках, разговаривала с другими фермерами. Ездила на аукционы в Браунстон. Я пыталась уяснить себе, что нужно для того, чтобы поставить нашу ферму на ноги. Я всегда считала: если человек надрывается, что-то он делает не так. Но раньше у меня не хватало времени, — чтобы во все это вникать. Я знала одно — тянуть изо всех сил. Мне недосуг был осмотреться, а правильно ли я веду хозяйство? Я знала, на один доход с фермы нам не прожить. В этом штате, чтобы прокормиться, нужно иметь по крайней мере двести акров, а у нас всего двадцать восемь. Вот если бы ферма процветала, тогда бы мне не пришлось больше работать в третью смену у «Элтона» и драить замасленные аппараты.
И вместе с тем я скучала по заводу. У меня вошло в привычку приезжать по вторникам в нашу штаб- квартиру — узнать, что слышно нового. Ферму я люблю, с удовольствием работаю на воздухе. Но дети уходили в школу, и целый день я была одна-одинешенька. Работы мне как раз хватало, но недоставало людей, недоставало споров, борьбы. Недоставало общей цели, дела, за которое болеешь. Когда общими усилиями можно принести какую- то пользу.
Вот почему я так волновалась, когда компания открыла ворота. Это было потрясающе. (Смеется.) Я впервые в жизни почувствовала, что значит быть в толпе, быть ее частью. Каждый раз на сон грядущий я думала: что-то завтра будет? Размышляла, как бы остановить скэбов, не причиняя им явного вреда. Раз мне пришла в голову блестящая идея — выдуть содержимое яйца и наполнить скорлупу черной краской. А что, отличная выдумка! Ты кидаешь яйцо в машину, краска растекается по ветровому стеклу, и скэбы — хочешь не хочешь — останавливаются. На завод им уже не проехать. Средство, в общем-то, безобидное, ведь главное, чтобы никто не пострадал. Чего я только не напридумывала. А рано утром вставала и отправлялась к заводским воротам. Иногда я брала с собой детей, если кто-нибудь из них просился со мной. Это было замечательно, просто замечательно — собираться своей группой, смотреть, кто пришел, а кто нет, гадать, что мы будем делать. Чтобы наши же товарищи по работе прорывали пикеты — мы этого не хотели, но разубеждать их было бессмысленно. Здесь все решала сила. Сколько наших вышло в пикет? Кто нас поведет? Кто начнет? Кто не дрогнет, когда машины попытаются проехать? Как далеко мы зайдем?
Сначала все топчутся на месте, ходят взад-вперед. Переговариваются по рациям: где наши? А где те? Чем они заняты и чем заняты мы? А вон у тех ворот, там стоят наши люди? Все ли подступы перекрыты? Потом — ожидание. Когда же наконец начнется? И вот слышишь: «Едут!» Кровь так и закипает. Все взбудоражены. Люди ждали этой минуты и считают, что они в боевой готовности. Обе стороны считают, что они в полной боевой готовности. А на самом деле не готов никто. (Смеется.) И когда все уже позади, каждый начинает сокрушаться, что в такой-то момент не сделал того-то и того-то. Когда скэбы вылезли из машины, нам бы ее опрокинуть и перекрыть дорогу — и все было бы на мази. Там и полиция была, следила за общественным порядком. Они боялись, как бы мы чего не натворили. От этого мы чувствовали себя еще сильнее. Что и говорить, совсем непохоже на будни. (Смеется.)
А потом огласили список на тридцать восемь фамилий, и среди них была моя. Меня обвинили в том, что я запустила булыжником в машину и повредила ее. Должно быть, меня углядел в толпе начальник какого-то цеха. Рядом со мной были и другие, сейчас они преспокойно работают. Некоторые из них постарались: вырядились так, что не узнать. Нахлобучили шапчонки, кто во что горазд. Может, я потому попала в этот список, что вела себя вызывающе? (Смеется.) Но ведь и другие тоже вели себя вызывающе. По-моему, нас выбрали наугад.
Комментарии закрыты.