Фильм «Вестсайдская история»

Фильм «Вестсайдская история»

«Вестсайдская история» сделана по бродвейскому спектаклю, который, кстати, был инсценировкой одноименного романа А. Лорентса, однако перед нами истинное произведение искусства кино. Танцы — главное выразительйое средство — перешли в фильм с подмостков, но, показанные на широкоформатном экране и с помощью весьма подвижной камеры, они утратили театральную условность, превратившись в такое зрелище и такой «язык повествования», которые возможны только в кино. Условность танца органична для условности киноизображения — это показал еще Келли в «Американце в Париже». Поэтому нужен разве миг, чтобы принять необычность «Вестсайдской истории», войти в мир ее героев.

Фильм открывается проходом «ракет» по улице, которую они считают «своей». То, что это «их» улица и что на нее претендуют вредные «акулы», мы узнаем позже из реплик. Но и по движению «ракет» — свободному, раскованному, самозабвенному, мы видим: идут хозяева, герои, не имеющие себе равных. Потом изменится ситуация, начнет расти тревога, драматизм достигнет кульминации, и все это будет отражено в танце, притом танце не классическом, где давно разработана система выражения понятий комбинациями определенных па, и не в пантомиме, а в том танце, который пришел в западное полушарие из Африки, и который служит выражению того, что невозможно выразить словом. Этот танец, как, пожалуй, и весь фильм, можно сравнить только с «театром Калипсо» с Антильских островов.

Две сцены в картине сделаны так, как это невозможно сделать в театре и как раньше не умели делать в кино; к сожалению, их невозможно, наверное, и описать — их нужно видеть.

В первой сцене — соперничества «ракет» и «акул» с их подружками в дансинге — поражает выразительное богатство танца мамбо — народного, тоже рожденного латиноамериканцами. У каждой группы ребят и девушек свой вариант мамбо, и для каждой группы у постановщика находится свой свет, цвет, красочная гамма. И уже совершенно удивительной казалась тогда, в 1961 году, подвижность широкоформатной камеры, успевавшей показывать солистов и группы, улавливать реакцию зрителей, переключаться с соперничающих в танце банд на Тони и Марию, встретившихся здесь впервые и, воспользуемся эвфемизмом, мгновенно пораженных стрелами Амура. У «ракет» в танце преобладают спортивные элементы, выдумка в движениях, сила; у «акул», особенно у танцующей на первом плане Аниты, заметнее грациозность, пластичность движений и упорство. Каждый вариант мамбо по-своему хорош, поэтому победителей нет.

Вторая сцена—в гараже, сначала мрачном и темном. «Ракеты» в ярости и растерянности: убит их предводитель Рифф, смертельная опасность надвигается на Тони, Шрэнк и Крапке ищут виновников драки под мостом, в которой погибли Рифф и Бернардо… Вот-вот кто-нибудь сорвется и натворит глупостей. И тогда Ледышка запевает песню о том, что побеждает в борьбе тот, кто сохраняет хладнокровие, и включает фары стоящих поодаль машин. Разноцветные лучи света пересекаются на бросающихся в пляску ребятах. То синие, то красные, то оранжевые, они мечутся в бешеной пляске, давая разрядку охватившему их напряжению и тревоге.

Даже в дрянных голливудских фильмах очень часто есть эпизоды, поражающие либо техническим совершенством, либо режиссерской находкой, либо актерским озарением. Такой эпизод похож на тот самый сувенир, который торговые фирмы прячут в каждую сотую коробку своего ничем не примечательного продукта. Но чтобы заполучить сувенир, нужна удача, а чтобы увидеть эпизод, о котором взахлеб говорят критики, нужно купить билет в театр и час-полтора терпеливо смотреть какую-нибудь «бодягу». Такое было, например, с глупейшим фильмом «Бен Гур» — его обязательно нужно было смотреть, чтобы увидеть эпизод гонки квадриг, эпизод, не имеющий пока равных в мировом кинематографе. «Вестсайдская история» могла быть в целом не прекрасным, а средним фильмом и все равно получила бы признание благодаря этим двум сценам — в дансинге и гараже.

Но фильм настолько хорош, что его даже не смогли испортить исполнители главных ролей — Натали Вуд и Ричард Беймер. О конфетно красивом Беймере нечего сказать — он ни хороший, ни плохой,— он никакой. Его выбор объясняется не изжитым тогда еще голливудским принципом назначения на главную роль непременно «самого красивого» актера. Но Вуд была «приманкой» для зрителей. Ее звезда взошла, когда ей было… семь лет. В двадцать два года, когда ее пригласил Уайз, она считалась самой популярной актрисой Голливуда, обгоняя даже Одри Хепбёрн, восхищавшую в те же годы Европу. (Правда, первенство Вуд утвердили не критики, а уголовники одной из тюрем, присвоившие ей звание «девушки, с которой хорошо бы посидеть в камере».) И в комедиях и в психологических драмах она казалась равно уверенной в себе и техничной актрисой. Однако в «Вестсайдской истории», где еще потребовалась и искренность, она выглядит поразительно холодной и пустой.

Вуд подвели партнеры: рядом с молодежью, впервые снимавшейся и делавшей все, что от нее требовали, самозабвенно и с полной отдачей сил, ее природная грациозность и профессионализм оказались обесцененными. Фильм, однако, повторяет шекспировский сюжет не буквально. Если в трагедии Шекспира вражда Монтек- ки и Капулетти не имеет самостоятельного значения и, определяя необычность и финал любви Ромео и Джульетты, остается фоном главного действия, то в «Вестсайдской истории» вражда «ракет» и «акул» составляет свою и едва ли не важнейшую сюжетную линию. Трагичность финала несравненно больше определяет не смерть Тони, а тот факт, что ничто не примирило ребят из разных банд, и в то время как главари «ракет» и «акул» уносят тело вестсайдского Ромео, другие, мрачно взглянув друг на друга, расходятся в разные стороны. Завтра вражда вспыхнет вновь — вот что самое страшное в финале.

Жюри точно оценило особенность сюжета «Вестсайдской истории», присудив «Оскары» актерам второго плана — Рите Морено за роль Аниты, пуэрториканской девушки, и Джорджу Шакирису за роль Бернардо, неустрашимого и экспансивного предводителя «акул». Можно пожалеть, что приз не получил и Расс Тэмблин, вожак «ракет»,— без его романтизма и безумства, оттенившего прямолинейность Бернардо, роль последнего никогда не оказалась бы столь яркой.

Комментарии закрыты.