Конечно, это маниакальная идея. Но если «Дотто- ре» и анормален или находится на грани безумия, то, по существу, он-то и олицетворяет «нормальность» буржуазного мира, каков он есть.
Для «Дотторе» его поведение имеет все реальные жизненные основания, базируется на том опыте, которого не сумел извлечь Бонавия. Еще недавно «Дотторе» возглавлял, как уже говорилось, отдел убийств, теперь в его ведении — и политический отдел. «Дотторе» уже не раз выступал с погромными речами по поводу опасностей, грозящих обществу «слева», со стороны «красных». Он охотно разглагольствует о «злоупотреблении свободой». Он устраивает политические провокации, облавы на протестующих, сам ведет допросы по всем рецептам фашистских застенков.
Он знает, что его фигура уже стала на страницах газет олицетворением всей господствующей системы, всей официальной политики репрессий и преследования инакомыслящих. Он поступает согласно той доктрине, которая рассматривает насилие «как вакцину общества», как «гарантию цивилизации», понимаемой в духе классовых интересов господствующей клики. Социальное положение «Дотторе», его политический вес, демагогия, пущенная им в ход, оказывают парализующее влияние на тех, кто расследует дело об убийстве Августы Терци. Да, все улики ведут к нему. Его виновность кричаще неопровержима и безмолвствующе «недоказуема», ибо утвердить ее — значит, поставить под сомнение весь правопорядок, воплощением которого является «Дотторе», «гражданин вне всяких подозрений».
«Дотторе» одержим не только этой, так сказать, «общей» идеей. У него есть еще и некоторая личная модификация той же концепции, если позволено ее так назвать. Он рассматривает самого себя как бы в двух ипостасях, которые не могут, по его мнению, ни при каких обстоятельствах быть сложены воедино или рассмотрены на равных основаниях. В одной из них он — человек со всеми слабостями и даже, быть может, в чем-то неполноценный. Этим как раз и уязвила его Августа, за что и поплатилась жизнью. Но в другой ипостаси «Дотторе» — государственный муж, сильный, решительный, неуязвимый представитель закона, не дремлющий охранитель устоев. И в этой, второй ипостаси он выше всех человеческих слабостей, а следовательно, ему все дозволено.
Весьма красноречив финал фильма. Все более распаляясь в своей игре и испытывая все большее искушение установить «безлимитность» своей вседозволенности, «Дотторе» все откровеннее провоцирует следствие, дразнит его и, наконец, видя, что никто не решается предъявить ему обвинение, пишет сам на себя прямой донос. Он сидит дома и ждет, что к нему вот-вот должно явиться высшее начальство, которому он написал это письмо. «Дотторе» дремлет, и ему представляется, что все шефы и покровители смиренно умоляют его отказаться от своих показаний: ведь он не может быть виновен. Шум подъехавших автомобилей будит «Дотторе». Он выглядывает в окно и видит, что действительно приехало все начальство, даже самое высокое. На этом фильм обрывается. Авторы ставят тут точку. Как будто ответ на вопрос, что же произойдет дальше, не дан. Но, если вдуматься, то он намечен со всей определенностью. Ведь для того, чтобы арестовать убийцу, преступника, который сам сознался в содеянном, достаточно послать двух полицейских с наручниками. Совершенно незачем для подобной элементарной процедуры ехать на квартиру мерзавца всем синклитом да еще во главе с «самим». Ясно, что дело и примет как раз тот оборот, который только что привиделся во сне «Дотторе».
Комментарии закрыты.