Спокойный, неторопливый. Сложением напоминает футболиста. Одет в спецовку и джинсы. Ему тридцать. Недавно развелся и живет у родителей — пока не вернётся на завод или не подыщет новую работу. «Какое тут может быть настроение, когда всюду тебе от ворот поворот. Да еще когда потерял все, ради чего работал: дом, жену, ребятишек… прежде всего ребятишек».
Я работал в «Элтон продактс» с того момента, как пустили завод. С самого его основания. А до этого у меня была своя собственная механическая мастерская. Но однажды оттуда выкрали все оборудование, подчистую. Оснастить мастерскую наново мне было не по средствам, пришлось ее закрыть. Я стал присматривать себе работу. Как раз открывался элтоновский завод, и меня тут же взяли. Я проработал там около двух лет, пока не началась забастовка. Все у меня шло как нельзя лучше, работа мне нравилась. Я тогда и не помышлял о профсоюзе.
В основном загружал и разгружал автомашины. С начальником своим я ладил, одно это чего стоит. Начальник у нас был отличный, таких я еще не встречал. Он предоставлял нам полную свободу действий, вот мы и работали с огоньком. Да только сам он не поладил с заводским руководством и вышел из игры. Его сменили люди, которые только и искали, к чему бы придраться. Что и говорить, перемена ощутимая. Знаете, на «Элтоне» нам любили напоминать, сколько мы зашибаем каждую неделю. И правда, я был очень доволен. Мы хорошо зарабатывали. С нетерпением ждали конца недели — получки. Меня моя получка вполне устраивала. Но я хотел, чтобы ко мне относились не как к рабочей скотине, а по-человечески. Ведь у них как повелось? «Давай откати сюда этот контейнер». Откатил. «О’кей, ну а теперь отволоки его обратно». И начинаешь себя чувствовать вьючным животным. Знаете, именно это они и сказали нам на арбитраже: «Да вы не люди — скоты». Прямо так и сказали. «Это же надо, устроить такую забастовку, совсем человеческий облик потеряли». А чего, собственно, они ждали? Ведь мы работали в зверинце. Если с тобой обращаются по-человечески, ты остаешься человеком. А если с тобой обращаются как с животным, недолго и озвереть. Еще бы, с такими начальничками!
Я много чего помню, что заставило меня подумать о профсоюзе. Я видел, как ребята получали травмы — из-за того, что их без конца подгоняли. Некоторые получали тяжелые травмы. Калечили ноги, руки. Скоро мне эта разгрузка и погрузка вот где стала, поэтому я с ними распрощался и перешел в производственный цех — оператором на конвейер. К этому времени я уже целиком и полностью был за профсоюз. Я и других убедил туда вступить, хотя многие и побаивались: нам сказали, если мы будем голосовать за профсоюз, «Элтон» закроет и перебазирует завод. Еще когда я работал грузчиком, ко мне не раз подъезжало начальство. Зазовут к себе и спрашивают: «Как ты относишься к профсоюзу?» Но я держал язык за зубами. Они хотели, чтобы я порвал с профсоюзом. Они не угрожали, но говорили: «Нам бы хотелось, чтобы ты хорошенько подумал и на предстоящих выборах проголосовал за компанию, тебе грех на нас жаловаться». Пытались меня переубедить. То они и в грош тебя не ставят, а то вдруг изволь хорошенько подумать и переметнуться на сторону компании. Не в моих правилах.
Получалось, что всякий раз, когда в моем цеху хотели узнать о профсоюзных делах, обращались ко мне, потому что я был в курсе всех событий. Я ни одного собрания не пропускал — мне важно был знать, что профсоюз собирается для нас сделать. Это многих волновало, только сами они ходить на собрания боялись: а ну как прознает начальство, могут и уволить. Сам я тогда и мысли такой не допускал — что из-за профсоюза могут уволить. Я знал одно: у меня семья, и профсоюз — моя единственная защита. А придраться можно к чему угодно и когда угодно. Короче, я проголосовал за профсоюз, и мы победили на выборах. Потом, когда компания отказалась от переговоров, я проголосовал за забастовку. Бастовать я не стремился. Да и вообще, кому это доставляет удовольствие?
Может, и найдутся такие, кому все равно, бастовать или нет, а вот мне не все равно. Нет, бастовать я не хотел. Но я понимал: прав у нас — никаких. За людей нас не считают. И единственный для нас выход — бороться за свои права.
Комментарии закрыты.