Сопряжена, но дело в том, что тогда мне и не-потребовалось прилагать каких-либо особых усилий. Все пришло само собой. Не знаю, так оно обычно бывает или нет, но только актеры, с которыми я работала — позже нас окрестили «авангардистами»,— стали вдруг «открытием». О нас заговорила большая пресса, к нам повалила публика, и все устроилось само собой. Президенты различных фондов приезжали посмотреть нас и предлагали: «Вам нужна субсидия?» {Смеется.) «Вы согласились бы на субсидию?» А тут обиваешь пороги в надежде на постоянную должность. Нечего и сравнивать.
Я думала, мой опыт работы в театре, наш успех — все это мне сейчас поможет. Но, оказывается, никого это здесь не интересует. Хотя у меня за плечами годы напряженной работы, борьбы за то, чтобы открыть для артистов новые возможности. Ведь в начале шестидесятых был период, когда все сценическое искусство существовало как бы во враждебном окружении. Нас нарекли авангардистами. Помню, меня вызвали в суд по поводу одной пьесы, над которой я тогда работала, так судья даже не знал, что это такое, авангардизм. Спрашивает меня: «Какой все-таки у вас профиль?» «Я,— отвечаю,— представитель авангардизма. Пытаюсь преобразовать наше общество. Многие из нас пытаются это сделать». Тут он спрашивает: «А с чем его едят, этот ваш авангардизм?» Я ему отвечаю: «Если вы не знаете, что это такое, вам здесь не место». (Смеется.) Меня тут же вывели. Да, долгая это была борьба, да и сейчас у меня такое ощущение, что я все еще продолжаю бороться. Потому что я женщина, потому что я хочу работать и нести ответственность — за себя и своего ребенка. Возможно, со стороны это никакой и не авангард, но если вдуматься — так оно и есть. Я уверена, со временем положение женщин значительно улучшится, точно так же, как авангардистское течение во многом облегчило положение артистов. Но я уже устала шагать в авангарде. Хотелось бы хоть чуточку побыть в арьергарде. (Смеется.) Перевести дух. Отведать сливок, которые снимают другие.
Комментарии закрыты.