Когда умирают боги

Когда умирают боги

В курортном городе Канн, на средиземноморском побережье Франции, середина мая считается преддверием купального сезона. Солнце не слишком жаркое. Море недостаточно теплое. Несколько раз на день небо хмурится и принимается моросить мелкий дождь. Если бы не традиционный Международный кинофестиваль, все отели Канна, начиная с самого большого и шикарного— «Карлтон», в это время года наверняка бы еще пустовали. Однако по случаю фестиваля Канн оккупируют кинематографисты. На живописной набережной Круазетт среди пальм вытягивается длинный светящийся пунктир — рекламы фильмов, включенных в конкурсный показ. А над входом в «Карлтон» в нынешнем году водрузили трехметровую мужскую фигуру с пистолетом в руках: Шон О Коннори снимается в новом фильме «Алмазная лихорадка», скоро Джеймс Бонд возобновит свое путешествие по миру.

Во всех кинотеатрах Канна в дни фестиваля программы сменяются через каждые два часа, потому что Каннский фестиваль — это не только просмотр трех десятков конкурсных лент на большом экране Дворца кино. Это еще и огромная ярмарка, рынок, купля-про- дажа новых кинокартин, проводящаяся в рамках фестиваля. И вся эта пестрая масса фильмов, демонстрирующихся в Канне, складывается в своего рода кинопанораму, помогающую наглядно судить о процессах, происходящих сегодня в киноискусстве Запада. Ведь за пятнадцать фестивальных дней в кинозалах Канна в общей сложности было показано более трехсот фильмов, в том числе сорок французских, шестнадцать американских, двенадцать английских и т. д. Бразилия, например, представила специальную программу. Дания тоже. У входа в кинотеатр, где шли канадские фильмы, красовался шуточный плакат с изображением беззубого рта и рта полного зубов: «Канадский кинематограф показывает свои зубы».

Вот почему не только сверкающий огнями Дворец кино с его ночными парадами «звезд», с толпой «болельщиков», дежурящих внизу, у входа в зал, в надежде увидеть популярную Мишель Морган, еще более популярного Жан-Поля Бельмондо, а может быть, и самого великого, 82-летнего Чаплина, но и маленькие кинотеатрики, где «показывала свои зубы» массовая кинематографическая продукция, подчас представляли не меньший интерес. Демонстрировавшиеся здесь фильмы отнюдь не претендовали на золотые пальмовые ветви Канна, зато именно они круглый год удерживали за собой львиную долю проката.

Посмотрев несколько вечеров подряд такие фильмы, невольно думаешь о том, что неискушенного зрителя, в особенности зрителя молодого, должно охватить тревожное ощущение близящейся тотальной катастрофы, всеобщего хаоса, апокалипсиса. Так, кстати, режиссер Жан-Клод Се и назвал свой фильм о молодежи — «Апокалипсис». По ходу действия его герой монтирует документальную ленту «Если бог умер…». В краткой этой формуле он ищет то ли объяснение, то ли оправдание несовершенства человеческой натуры, пороков и недостатков современного мира. Все дозволено, если бог умер. Снимем запреты. Пусть люди открыто наслаждаются своими пороками.

И кинематограф охотно откликается на такие призывы, избирая себе в герои наркоманов, эротоманов, садистов, безумцев. Сколько их промелькнуло перед глазами — модных антигероев, циничных, опустошенных, лишенных всякой привлекательности! Я вспоминаю слова старого большевистского публициста Вацлава Воровского, который еще в начале нынешнего века сравнивал модернистских писателей с мародерами. Своими мародерскими дланями они залезают в политику, в жизнь, в дела революции. И авторы новомодных фильмов, тоже залезая в жизнь, в души людей, стараются так «обработать» своего героя, что у него не остается ни одного ценного качества.

Едва ли не самым жестоким из показанных в Канне был фильм Фернандо Аррабаля «Да здравствует смерть!». Маленький испанец Фернандо, отец которого сражался на стороне республиканцев и впоследствии был выдан франкистам собственной женой, тяжело переживает и трагедию разгрома республиканской Испании, и трагедию распада семьи, и отчуждение от матери, которую он любит неистовой, почти плотской любовью. В конце фильма на раскаленной каменистой дороге появляется тоненькая фигурка. Мальчик уходит в горы, поверив, что отец не погиб, что отец сражается в рядах партизан и где-то в горах они непременно встретятся. Такова реалистическая и, как говорят, автобиографическая основа фильма. Однако создается впечатление, что главное для режиссера — нагнетание кровавых жестокостей, казней, насилий, издавна ставших «коньком» западного кинематографа. Аррабаль как бы специально «провоцирует» зрителей. Он ввергает нас в состояние шока, громоздя сцены смертей и пыток, издевательств, унижений и ужасных шабашей, развертывающихся как бы в двух планах — реальном и воображаемом, в центре которых неизменно оказывается женщина, предавшая своего мужа.

Эти кадры идут под аккомпанемент непритязательной детской песенки, вроде нашей «Елочки». Сторонники фильма вспоминают «Каприччос» Гойи, якобы повлиявшие на его стилистику. Однако, когда вам показывают на экране женщину, выдавливающую своему мужу глаз, и ее же со скрипкой в руках, сидящую на плечах какого-то трубача, отсюда она хладнокровно следит за процедурой казни, и мальчика, бегущего по выжженной равнине со скелетом в руках, то отчетливо понимаешь, что сюрреалистические кошмары Дали драматургу и режиссеру Аррабалю, конечно, куда ближе, чем Гойя.

Добавлю кстати, что, пока я смотрел фильм Арраба- ля, где с лихвой хватало и выстрелов и воплей истязаемых жертв, за своей спиной я слышал непрестанный треск автоматных очередей и чьи-то душераздирающие стоны. Это в соседнем зале шел не то американский вестерн, не то западногерманский полицейский фильм, где — не сомневаюсь в этом — экран тоже заливали потоки крови.

Казалось бы, маленький герой Аррабаля, избравший для себя путь партизан, не чета юным хлыщам, которые в фильмах о молодежи спекулируют марихуаной, шатаются по кабакам, «шалят» друг с другом, преследуют и безнаказанно совращают девушек, будто и впрямь бог уже умер… Но, в сущности, герой Аррабаля разделил судьбу героев всех модернистских произведений. Их души так «обирают» и «обрабатывают», с таким цинизмом выворачивают наизнанку, что даже у ребенка не остается ничего привлекательного, детского.

Комментарии закрыты.