Года два назад один мой приятель, администратор клуба «Плющ» 2, сказал мне: «Мы подыскиваем дельного человека, который понимает толк в еде. На место метрдотеля. Как ты смотришь на то, чтобы поступить к нам в этом качестве?» Я долго на это не решался, но настал момент, когда нас так припекло в смысле денег, что я дал согласие. Правда, пошел я туда скрепя сердце. В результате наша дружба с тем человеком распалась. Вероятно, он был хорошим администратором, но мне не нравилось, как он обращается с подчиненными. Как только я туда нанялся, понял: я для него все равно что грязь под ногами. Потом, надо было помнить имена всех завсегдатаев, кто какой облюбовал столик, кто что предпочитает из напитков и тому подобное. Вдобавок он без конца пичкал меня инструкциями. А я привык скорее приказывать, чем подчиняться. И я не выдержал. Проработал там шесть или семь месяцев и ушел. Я заработал достаточно для того, чтобы снова получать пособие… Видите ли, на этой работе я впервые ощутил всю горечь своего положения. В этом клубе мне было страшно одиноко — не с кем и слова сказать. Как в тюрьме. Мой приятель все больше возился с бумагами и почти не выходил из своего кабинета, а с посетителями клуба в разговоры пускаться не положено. Представляете, часами не с кем перекинуться словом. Хуже не придумаешь. Я понял, что к этой обстановке не привыкну. Когда я уже совсем обезумел от одиночества, я сказал ему, что больше не могу. Что-то мы такое при этом друг другу наговорили, но вроде бы ничего особенного, я даже не помню сейчас,’ что именно. Просто я больше не мог. Не мог там выдержать.
Потом — это было в прошлом году — я уцепился за одно агентство, которое называется «Административная карьера в Америке», оно находится в Вашингтоне. По сути дела, это международное агентство. Мне пришлось полететь в Вашингтон на собеседование, где меня опрашивала целая группа сотрудников. Посовещавшись, они сообщили, что я, видимо, подхожу для рекламного дела, а также могу читать лекции о средствах массовой информации. Правда, они сказали: «Мы не знаем специфики телевидения, так что об этом вам придется написать самому». Не скажу, чтобы я был в восторге от их заключения, но выхода у меня не было. Я решил: нужно браться за все. Я выложил полторы тысячи, а они в свою очередь приступили к работе и составили для меня резюме и сопроводительное письмо, которые затем стали рассылать в самые разные компании. Они отправили уже, наверное, экземпляров пятьсот. Два месяца назад я все это приостановил, а до тех пор мы все рассылали и рассылали письма. Посмотрите на эту папку. Здесь ответы, сотни ответов, и все — отрицательные. Лишь однажды мне показалось, вроде бы что-то наклевывается. Не помню, что это была за компания. А вот взгляните-ка: эти даже не удосужились ответить лично, отделались печатным уведомлением. Представляете, как это действует на нервы? И все отвечают одно и то же: работы нет.
Я регулярно звонил в агентство по найму своему агенту, но сам он не позвонил мне ни разу. Ну, я и бросил туда названивать, потому что ничего уже от него не ждал. Никогда не забуду — я позвонил ему в прошлом году, кажется, а мне отвечают: «Как, вы разве не знаете? Мистер Томас умер». Я так и не обзавелся новым агентом — к чему? Это же уму непостижимо — не сообщить мне, что мой агент умер.
Вот так и получилось, что сижу дома. Последнее время не встаю даже по будильнику. Я вдруг обнаружил, что не могу проснуться. Просто не в силах. Ведь когда я просыпаюсь, впереди опять пустой день. Вся моя энергия куда-то испарилась, а ведь это немаловажный психологический фактор. Я делаю все словно бы по обязанности. Начать с того, что я буквально заставляю себя подняться с постели. Чтобы хоть как-то скоротать время, хожу за покупками, занимаюсь готовкой, вожусь по дому. Во второй половине дня отправляюсь в бар, где обычно собираются телевизионщики. Захожу туда каждый день. Все уже знают, меня там можно застать с четырех до полшестого. По крайней мере мне там есть с кем и о чем поговорить. Сплошь и рядом эти люди оказываются в таком же положении, что и я,— без работы. Актеры, актрисы, режиссеры, операторы и так далее. Появляются в баре и те, кто мог бы взять меня на работу. Сперва я заглядывал туда часов в двенадцать — полпервого, когда их можно застать за ленчем, а потом перестал, потому что… Мне это уже не по карману, черт подери!
По правде говоря, моя песенка почти что спета. Мне отчаянно не хватает денег, где уж там поддерживать видимость благополучия. В одном только баре по счетам набегает сколько. А ведь я там даже не ем. Выпивка у них стоит один доллар восемьдесят пять центов независимо от того, что ты заказываешь. Я пью херес и все равно плачу доллар восемьдесят пять центов. Чересчур для меня накладно, а что делать? Я сойду с ума, если буду сидеть сиднем дома. Это же немыслимо, целыми днями — дома. Так недолго и тронуться.
В целом все это очень угнетает. Не забывайте, мне уже шестьдесят. Даже страшновато подумать. А от наших расходов просто жуть берет. Сбережений у меня нет. Мы практически исчерпали все наши ресурсы. Я это знаю, и моя жена — тоже, но мы предпочитаем это не обсуждать. Мы все еще надеемся, а вдруг завтра нам привалит удача.
Комментарии закрыты.