В давно минувшие времена добродетельная героиня классического французского романа «Поль и Виржи- ния» погибала на потерпевшем крушение корабле, постыдившись снять с себя платье и с помощью моряков вплавь добраться до берега. В XVIII веке у первых читателей книги эта сцена исторгала потоки слез. У нынешних читателей поступок Виржинии, скорее, мог вызвать улыбку недоумения.
Со времен старика Бернардена де Сен-Пьера в мире многое изменилось. И новомодному кинорежиссеру уже ничего не стоит раздеть современную Виржинию при обстоятельствах, куда менее драматических. Вернее, с самого начала фильма можно не спешить ее одеть (благо, действие развертывается на тропическом острове). Никто не потребует ни запрета, ни вмешательства цензуры. Правда, в дни фестиваля на страницах специального кинобюллетеня я прочитал, что заместитель мэра города Тура создал в своем городе Комитет по контролю над фильмами, предоставив ему право запрещать демонстрацию фильмов, признанных безнравственными. Но с каким сарказмом ополчился против этой меры фельетонист! Изощряясь в остроумии, он предсказывал, что отныне Тур станет чистым городом, что его жителям разрешено будет лицезреть женщин только с невинным, кротким взглядом и т. п. Зато разбору и оценке порнофильмов посвящаются серьезные и обстоятельные опусы. Тут не до шуток! Репортеры интересуются подробностями постановок таких фильмов и деловито осведомляются у актрис, принимают ли они перед съемкой эротических сцен противозачаточные таблетки? Рецензенты с сожалением пишут о том, что в кино до сих пор еще не создан свой эротический шедевр, и выражают надежду, что у порнофильмов скоро появится свой Гриффит.
Отмена всяческих запретов на порнографию, которую сегодня изображают как эру «освобождения кинематографа», и нынешний очередной «сексуальный взрыв» — все это призвано, конечно, оглушить, одурачить зрителя, отвлечь от острых проблем и противоречий действительности.
Тем неожиданней для многих оказался шумный успех книги и фильма «История одной любви», до той поры никому не ведомого молодого американского писателя Эрика Сегала. Говорят, что этот весьма средний, но зато весьма чувствительный фильм по числу зрителей, его посмотревших, стал настоящим рекордсменом. Эрик Сегал в одно утро проснулся знаменитым.
Я видел его в Канне, куда он был приглашен в качестве члена жюри фестиваля,— по-моему, несколько ошеломленного привалившим ему успехом. Однако нет ли определенной закономерности в том, что слащавый фильм о любви двух молодых людей — Оливера и Дженни — и преждевременной смерти героини от лейкемии, фильм, который зрители приходят смотреть, предварительно запасшись большим носовым платком, стал своего рода знамением времени, своеобразной реакцией на бесчисленные порнофильмы?
Разумеется, прогрессивная критика ищет для себя опору не в фильмах, подобных «Истории одной любви», справедливо усматривая в них попытку завлечь зрителя на сентиментальную приманку, а в возросшем на Западе интересе к проблемному, политическому кинематографу, к фильмам, посвященным самым жгучим и актуальным вопросам современности.
Мне было чрезвычайно любопытно в позднее ночное время побывать в кинотеатре «Париж», до отказа заполненном молодежью, которая собралась здесь отнюдь не ради нового шведского или американского сексфиль- ма. Молодой режиссер Паскаль Обье показывал свой фильм «Вальпараисо! Вальпараисо!..» — злой памфлет на гошистов (так во Франции называют троцкистов, левых фразеров, крикливых сторонников анархических действий), которых Обье, откровенно пародируя приключенческие ленты, сравнил с персонажами доморощенных детективов. …Герой фильма поэт-интеллектуал Бальтазар читает сюрреалистов, сочувствует испанским республиканцам, носит, берет Хемингуэя, курит сигареты Мальро — все это и составляет его «багаж» революционера. Бальтазар легко поддается влиянию го- шистов. А те внушают Бальтазару, что ему предназначена роль героя международной революции, но для этого ему надо предпринять «разрушительную» экспедицию на другой конец света — в Латинскую Америку — и поднять там восстание. Знаменателен финал фильма: Бальтазар, одураченный своими сообщниками, успевшими разграбить его уютную виллу, и все же отправляющийся в Вальпараисо, встречается в порту Гавра с демонстрацией бастующих докеров. Но эти люди чужды и непонятны Бальтазару. Он враждебно проталкивается через толпу бастующих, а в зал с экрана в этот момент льются мощные звуки «Варшавянки», неизменной спутницы массовых русских революционных демонстраций, которая и сегодня воодушевляет тех, кто встал на путь сознательной, организованной революционной борьбы…
Сам Паскаль Обье с увлечением рассказывал мне о планах молодых французских кинематографистов, объединившихся в группу «Фильмы Коммуны», которая будет снимать политические ленты. Судя по интересу зрителей, для политического кинематографа сейчас открываются благоприятные перспективы. Да я и сам мог убедиться в этом, наблюдая молодую, темпераментную аудиторию, смехом, аплодисментами встречавшую политические шутки и острые, злободневные намеки, щедро рассыпанные в фильме.
Впрочем, и в таком далеком, казалось бы, от современности фильме, как экранизация трагедии Еврипида «Троянки», который я посмотрел на следующий день, зрители увидели прямой политический вызов режиму греческих «черных полковников». В этом сильном, хотя и несколько театральном фильме известного режиссера Михаэля Какоянниса (музыку к фильму написал Микис Теодоракис) привлекает, конечно, превосходный квартет — четыре исполнительницы главных женских ролей: Кэтрин Хепбёрн (Гекуба), Женевьева Бюжо (Кассандра), Ванесса Редгрейв (Андромаха), Ирэна Папас (Елена Троянская). Но, пожалуй, в не меньшей мере привлекает и политическая его злободневность. Во всяком случае, знаменитый гамлетовский вопрос: «Что им Гекуба?» — не остается тут без ответа. Трагедия побежденной, униженной, но гордой, не смирившейся и не покоренной Гекубы для нас, сидящих в зале, наполняется глубоким, современным смыслом, ассоциируясь с трагедией сегодняшней Греции.
До сих пор я больше говорил об «окрестностях» фестиваля, чем о самом фестивале. Но, по сути дела, речь идет о процессах взаимосвязанных. И на экране Дворца кино в эти дни прошло немало лент, герои которых жили с ощущением тотальной катастрофы,— лент, то грязноватых по сюжету, то вызывающих свирепые, то, напротив, эстетизирующие низменные чувства и поступки. Были здесь истории распавшихся, разложившихся семей; были истории юнцов, взбадривающих себя наркотиками. В американских фильмах «Поезжай»,— говорит он», «Паника в Ниддл Парке», во внеконкурсной документальной ленте «Укрой меня» (где заснято выступление перед многотысячной аудиторией популярной музыкальной группы «Роллинг стоунс») жестокий и беспощадный мир, который определяет на Западе условия человеческого существования, надвигается на нас с экрана, оглушая ревом, свистом, гоготом взвинченной, доведенной до помешательства толпы, воем полицейских сирен, «индустриальными» ритмами поп-музыки, ослепляя светом автомобильных фар, ошеломляя судорожным метанием кинокамеры.
И если герой «Апокалипсиса», рассматривая кадры кинохроники, размышлял о жестоком и неустроенном нашем мире, то об этом же задумывается и Габриэль, один из героев американского фильма «Поезжай»,— говорит он», глядя на экран телевизора. Сам Габриэль, чтобы избежать отправки во Вьетнам, симулирует сумасшествие. А потом и впрямь начинает действовать как безумец. Жестокий, безысходный финал!
Комментарии закрыты.